Появилась опасная тенденция запланированности успеха. Прежде Таганку всячески замалчивали, теперь же всё, что бы там не появлялось априори объявлялось гениальным.
Не знаю уж откуда взялась эта задняя стенка Новой сцены, кто и для чего её придумал, но оправданная в «Дне» Эфроса, в «Борисе» она предстала безликой, «глушила» выразительность мизансцен, в ней всё «тонуло».
В целом от спектакля никакого впечатления, наоборот он смотрелся очень скучно. Раньше всегда спектакли Таганки были сопряжены с атмосферой таинственности, а главное в них присутствовала камерность. Тут же сам режиссёр перебрав в голове пять вариантов остановился на «площадном», в нём тонули все монологи, диалоги, мизансцены и т. д., отсутствовала светотень, вся сцена была освещена и всё на ней просматривалось, никаких таинственных появлений и т. д. Старые спектакли были очень «сконцентрированы», в «Борисе» же имел место противоположный эффект. В старом зале всё внимание было подчинено зеркалу сцены, здесь же было рассредоточено.
Из-за того, что «Живой» и «Борис» были поставлены на разных сценах, казалось, что они поставлены разными режиссёрами.
Сцены с качающейся доской напоминали «Пугачева».
«Я как старый формалист борюсь с формализмом». Сцена в корчме выглядела надумано и иллюстративно, закусывали реальной капустой.
Это уже был не тот театр, к которому мы привыкли: «Преступление и наказание», «Мастер», «Мать», «Ревизская сказка»...
А в итоге чувство неудовлетворённости: вроде бы спектакль есть, но в то же время его нет. Но это справедливо по отношению ко всему «триптиху» – «Борис Годунов», «Высоцкий», «Живой».
А потом в «Борисе» конечно, сыграло роль и то, что шесть лет прошло как-никак между неофициальной и официальной премьерами. Те идеи, которые были интересны в 1982 году утратили актуальность в 1988-м. А это психологический фактор для актёров. Для них этот спектакль в 1988 году уже был историей, не было биотоков поиска.
- участник сейчас на форуме